– Альчиния! Свет очей моих, все был не так!
– Тиберио, мерзавец! Говорила мне мама не выходить за тебя, да я не послушалась… А ведь такие партии были…
– Альчиния, какие партии, какие? Монте Тиеман? Это партия? Это партия в пинокль да и то, проигранная, ибо он — жулик! Послушай, сердце мое, все было очень пристойно. По крайней мере, пока собака Лучио не притащил цыпленка.
– С каких пор Луцио стал собакой? Он же твой друг?
– Ой, да все не так, слушай. У Луцио есть собака. Он сказал – охотничья. Купил на ярмарке в прошлую среду. Ему цыгане продали. Якобы — чудо охотник. Сказал лошадь за собаку отдал. Врет наверно, как всегда. У него и лошади-то сроду не было — мул только, но не важно. Мы и пошли проверить, что за чудо собака у него завелась. Чезаре даже ружье взял. На всякий случай, мало ли. Ну, помнишь у него дядя охотник был и оставил ему в наследство ружье? Идем мы по лесу, а тут собака выскакивает, такая, из кустов, а в пасти у нее цыпленок. Здоровенный. Литро.. Килограмма на два-три. Луцио и говорит: «Вот, видите? Мы еще даже и выстрелить не успели, а собака уже подранка принесла!» Чезаре ружье проверил. Дважды. И говорит : «И правда – чудеса! У меня ведь и патронов-то нет — дядя, подлец, патронташ пропил когда я еще пацаном прыщавым был»
Мы, конечно, тут же решили привал организовать. Благо – утро уже закончилось и настоящие охотники могут уже промочить горло.
– До колен, – не удержалась Альчиния.
– До ко.. Да нет! Какое там! У нас же совсем немного было. – Откликнулся Тиберио, – не мешай, иначе я собьюсь! Монте сразу кастрюлю достал, и давай нож точить о камень. А мы принялись думать что нам делать дальше. Монти нож наточил и принялся того цыпленка кромсать — чтобы всем по кусочку досталось. Тут-то Чезаре и говорит, а как этот цыпленок, к примеру, помер, а? Мы конечно встали и прочли отрывок из заутренней. Кто что сумел вспомнить на тот момент. На всякий случай. А Монти сказал, бросив последний кусок в кастрюлю, : «А вот дроби-то я не нашел…» Мы, обмазав все куски перцем, солью и спрыснув маслом, залили их , на всякий случай, всеми нашими запасами вина. И принялись дожидаться, кто из него выпрыгнет. Если черт – значит мы правильно замариновали, если кто -другой — извинимся. Мол, не ожидали такого прекрасного гостя к ужину. И чарку нальем.
– Какую чарку? – Вновь прервала рассказ Альчиния, – вы же все запасы в кастрюлю вылили.
– Так то вино домашнее, чего его жалеть? – Удивился Тиберио.
– Мое вино уже для тебя ничего не значит? – побагровела Альчиния, и потянулась за кочергой.
– Что ты, дорогая! – Всполошился Тиберио, – У нас же еще и твоя граппа была!
Представляешь, мы почти пол бутылки выпили под рассказы о былом, когда Луцио спохватился: «А может уже пора?»
– Какие рассказы? – Насупилась Альчиния, — опять про ваши кобелячьи похождения?
– Да что ты! – Оскорбился Тиберио, — Вот Петрицио, к примеру рассказывал о цесарке. Ну, это птичка такая, да. Тоже, оказывается, курочка та еще. «Я, — сказал он, вижу – цесарка из кустов мне на встречу фыррр! Такая, выскакивает. А я такой, — мадам! Позвольте вам сказать, что краше вас… А она такая, фи, Петрицио, ты такой дурак! Не видишь, я тут уединиться пыталась. А я…»
– Значит у вас там еще и …цесарки были? – заиграли желваки на скулах Альчинии….
– Нет! — Патетически воскликнул Тиберио, и встав во весь рост, запахнул тогу и поправил венок на голове. Альчиния, предусмотрительно затихла на две миллисекунды.
Когда у Тиберио несколько поутих звон в ушах, он мотнул головой, чтобы изрядно помятый лавровый венок свалился таки с его головы, и спросил,
– Я могу продолжать, или как?
Альчиния отложила скалку и, преисполненная нерастраченным достоинством, молча кивнула головой. Тиберио обреченно продолжил.
– А потом мы обжарили кусочки. До корочки. Золотистой. И у нас конечно, возникло несколько вопросов к.. Нет! – Воскликнул он, останавливая вознесенную было скалку, – по существу вопроса: чем заправлять? У Лучио был чеснок и вяленые помидоры.
– Зачем вяленые помидры на охоте? – Удивилась Альчиния.
– Ну, ты же знаешь его жену, Сципию? – Вздохнул Тиберио, – она наверняка ожидала, что он вернется с этими помидорами обратно и тут она ему, такая, выговорит, что все мужья, мол, как мужья — возвращаются с добычей, а он — с вялеными помидорами. Ибо кто позарится на вяленые помидоры? А у Чезаре были с собой анчоусы. Чезаре, спросил я, что ты собираешься делать с анчоусами на охоте, Чезаре? Я покормлю птичку, которую вы, мерзавцы!, собрались умучить, — отрезал он. У меня были помидоры и специи. Ты всегда заботлива, моя дорогая. Без специй я никуда. В масле, что шкворчало в кастрюле, я поджарил чеснок. И выкинул. Нет! Его больше нельзя было использовать, дорогая, клянусь!. Потом — анчоусы. Я их жарил пока они не исчезли: Маурицио не любит анчоусы, говорит… Нет, лучше я не буду распространять его измышления! Потом я залил обратно соус, из которого мы извлекли цеса… цыпленка! Цесарка ушла раньше, клянусь! Потом, когда мы уже допи… У нас закончились темы для разговоров, мы решили закинуть все что у кого осталось из приправ в кастрюлю. Каперсы, оливки, вяленые помидоры(не возвращать же их этой скупердяйке!) И… Граппа закончилась. Мы еще пытались спеть оду к Бахусу, но он нас уже не слушал… Кажется. А когда мы проснулись, костер давно уже погас, а запах, доносившийся от кастрюли был воистину божественен. Дорогая Альчиния, предлагаю назвать это «цыпленок по охотничьи», а?
Прохожие шарахались от диких воплей, доносившихся из дома Альчинии и Тиберио и удалившись на изрядное расстояние удивлялись: и чего они цапаются, если из дома доносится такой чудесный запах…
Добавить комментарий