Муза

Сверчок Свистоплюев изливал свою душу. Ну, свистел он.  Художественно,  по мере сил. Надувая щеки и кривляясь несусветно от невозможности в полной мере выразить в трелях свои, явно богатые в это время суток, чувства. Трели извергаемые  Свистоплюевым взбирались на немыслимые высоты, едва не задевая лампочку Жужу, прикрывавшуюся от охальников  старым, слегка пожелтевшим пластмассовым абажуром с подпалиной от разбушевавшейся одной из своих предшественниц (Жуже было стыдно за стоь затрапезный вид: «еще подумают, что я плохая хозяйка!»  негодовала Жужа, но виду старалась  не подавать — иди знай что за этим может последовать? )  и оттуда с хохотом катились кубарем вниз, прямо на мирно дремавшего на старых, хорошо разношенных хозяйских тапках кота Тридцать три и одна третья, в просторечии — Миньон. Под горячую руку — Митька, гад!

Миньон привычно переносил валившиеся на него страдания Свистоплюева: раз хозяин все еще терпит(совершенно непонятно, кстати, почему) этот безобразие, значит у него есть план, а мешать хозяйским планам не входило в его намерения.  Ну, в данный момент времени. Миньон тяжело вздохнул и подергал  кончиком чудом уцелевшего во вчерашнем похождении хвоста — уф,  цел еще . Кажется. И для надежности пошевелил им еще раз.

Лампочка Жужу взвизгнула не выдержав:

— Немедленно прекрати ко мне приставать, наглец!  Я… Я пожалуюсь…. в комиссию по пожалованиям! Мало того, что в последние дни у меня напряжение скачет как ненормальное, а уж пятна на солнце и искрение в распределительном щитке номер 7/11 почти целиком свели меня с ума, так еще и этот мерзавец со своим харрасментом!

Лампочка Жужу была иностранкой и знала много диковинных слов. Миньон, впрочем,  считал, что  слова эти она выдумывала сама, чтобы блеснуть образованием. «Хренасьмент — выдумала же» — хмыкнул он — «Хотя, это же Свистоплюев. Может его и правда так называют?»

И не открывая глаз проворчал,

—Эй! Хренасьев прекращай засорять окружающую среду!   Тем более, что все, то есть, я — против.

Свистоплюев оторвавшись на секунду от своего занятия и посмотрел с  недоумением на Миньона.

—Ты, это с кем сейчас разговаривал?

—С тобой, Петр Ильич, —  утомленно ответил Миньон, — с кем же еще.  Не с Жужей же: она так надрывается, что и не слышит уже никого, кроме себя. Вот до чего ты довел нашу иностранку, подлец.

—А она и правда, что ли, ну, иностранка? — проявил вдруг интерес Свистоплюев, — впрочем, какая мне разница: она не отвечает…

—Как это не отвечает? — Изумился Миньон, — вон визжит как — того и гляди из цоколя своего вывалится.

—Что? Да нет! Это не она, то есть, я о другой. Та не отвечает.

—Свистом довел, — деловито сказал Миньон, — уж я-то знаю.

И полез на стол проверить не оставил ли ему  хозяин  чего-нибудь вкусненького. Не обнаружив ничего стоящего внимания, добавил назидательно, — Даму сердца  охмурять надобно, а не освистывать. От твоего свиста все дамы разбегутся.

— А, как, это — охмурять? — заинтересовался Свистоплюев

— Ты его больше слушай, — не выдержала Жужа, уязвленная тем, что страдания Свистоплюева предназначались не ей. — Он у нас большой знаток. Правда, все побльше по теоретической части. Его самого, небось, на улицу не выпускают, а все туда же — всемирный специалист по охмурениям! Ага, как охмурит сейчас прикроватную тумбочку, та рассохнется от тоски.

— А ты молчи там, твое дело светить, когда попросят, а не жужжать.  Дожужжишся  — заменят, на кого-нибудь не столь многословного. — Обиделся Миньон.

—Хам! — взвизгнула Жужу, — Да как ты смеешь! Я еще сто лет проработаю! В отличии от тебя, мешок шерстяной, небось, тебя-то никто не попросит посветить в темноте. Бе-бе-бе! На тебя в темноте только наступить можно, как вчера Хозяин поступил!  И правильно сделал!

—А ты! А ты!  — завелся не на шутку  Митька, убью, гад! —  А зато без тебя обошлись — Хозяин сам сказал, что  искры из глаз добыл и все ему стало видно, вот!

Все замолчали, пытаясь представить откуда Хозяин добыл искры, а Свистоплюев сказал:

— Муза…

— Какая еще муза?  — удивилась Жужа,  — здесь нет никаких муз.

— Неважно, — махнул на все Свистоплюев, — она все равно ушла….

— Так значит, была таки?  — Поразился Миньон, — а я, как я то ее пропустил?

Они замолчали. Даже Жужа прекратила свои повизгивания. То ли прониклась сочувствием, то ли окончательно перегорела.

Хозяин вошедший в комнату, наступил на кота, и едва удержавшись на ногах, нащупал выключатель и  пощелкав громко  сказал, ни к кому не обращаясь.

— Давно надо было лампочку заменить.

В ответ ему донеслось лишь кошачье шипение, и вякнул было что-то сверчок, но благоразумно замолк. Ему совсем не улыбалось быть замененным на что-либо другое. Тем более, что Муза так и не пришла. “Может быть в другой раз?” — подумал Свистоплюев и отправился в свой закуток, благо хозяин все еще не сменил лампочку, да и кажется еще не совсем пришел в себя, так что идти было безопасно. К той самой прикроватной тумбочке, вздыхавшей грустно в темноте. Ее никто не любил. Даже Миньон и тот обходил своим вниманием, что было еще обидней.